Книги
Реклама
Юрий Федосеев. Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда

Глава 2. Раздробленне Северо-Восточной Руси. Великий князь Михаил Ярославич Тверской. Московский удел. Великий князь Юрий Данилович. Смерть трех русских князей в Орде. Иван Калита и митрополит Петр. Возвышение Москвы. Симеон Гордый. Иван Красный и митрополит Алексий. Литва, Гедимин, литовщина, Ольгерд


Итак, с уходом с исторической арены сыновей Александра Невского и ликвидацией самостоятельности Дунайской Орды для Северо-Восточной Руси и Волжской Орды наступил совершенно новый этап. Закончился несчастный для Руси период (1272–1304 гг.), когда Василий Ярославич, Дмитрий и Андрей Александровичи привели за время своего княжения не менее четырнадцати татарских ратей, которые принесли русскому народу неисчислимые бедствия и способствовали такому отчуждению и обособлению городов, что на съезды князей русских не приезжали даже князья смоленские и рязанские, не говоря уже о полоцких, туровских, курских, черниговских. Да и само Владимирское княжество при непосредственном участии Орды раскололось как глиняный горшок. Самостоятельными стали Костромской, Ярославский, Тверской, Переславский уделы и даже мизерный Московский. Великий князь играл все меньшую роль на политической сцене. А в довершение ко всему ярлык на великое княжение (1304–1317 гг.) был передан не прямому потомку Александра Невского, а его внучатому племяннику Михаилу Ярославичу Тверскому, обладавшему множеством личных достоинств. Решение в общем-то оправданное — и с точки зрения родового старшинства Ярославичей перед московскими Даниловичами, и с точки зрения военной, торговой и географической значимости Твери, расположенной на основной транспортной магистрали, соединяющей мусульманский Восток, Орду, Северо-Восточную Русь, Новгород и Западную Европу, перед затерявшейся в лесных чащобах Москвой. А вышло так, что несколько десятилетий спустя именно отношения Твери и Москвы станут определять судьбу всей Северо-Восточной Руси.

Усиление же Москвы началось незаметно — Даниил Александрович, младший, но достойнейший сын Александра Невского, занялся, казалось бы, мелкими хозяйскими заботами о благоустройстве этого маленького городка. В то время как его старшие братья воевали между собой за великокняжеский стол, он, зная, что ему эта «честь не светит», со спокойной совестью обустраивал удел ради своего многочисленного потомства. Когда же Даниил возмужал, то и ему не удалось избежать участия в междоусобных стычках и захватнических войнах. В союзе с братом Андреем он воюет против старшего брата, Дмитрия, а после смерти последнего вступает в коалицию уже против Андрея. В 1301 году сам совершает акт агрессии, направленный против рязанского князя Константина Романовича. Перебив множество татар, пришедших Константину на помощь, что, кстати, осталось безнаказанным со стороны хана, Даниил, в расчете на возможное присоединение рязанских земель к Московскому княжеству, берет князя в плен и удерживает его в Москве. Через шесть лет сын Даниила Юрий Данилович убьет Константина, но это преступление не даст ожидаемого результата — Рязанский стол достанется сыну убитого князя, Москва же вынуждена будет удовлетвориться лишь Коломной.

Первое существенное увеличение Московского княжества произошло год спустя после рязанских событий. В 1302 году умирает, не оставив прямых наследников, Иван Дмитриевич, князь переславский, и завещает все свое состояние дяде, Даниилу Александровичу, который тут же въезжает в город и выгоняет оттуда бояр своего брата, великого князя Андрея Александровича. В результате военно-политический и экономический потенциал Москвы вырос в одночасье сразу чуть ли не в два раза. Через год сыновья Даниила присоединяют к Московскому уделу Можайск, находившийся до этого в Смоленском уделе.

Новый великий князь Михаил Ярославич Тверской попытался было силой оружия изменить положение дел в свою пользу, но Иван Даниилович Калита разбил войско тверичан (1304 г.) и сохранил Переславль за Московским уездом. Потом еще дважды Михаил подступал к Москве, но каждый раз Юрию Даниловичу с помощью братьев удавалось отбиваться. В итоге сложилось некое военное противостояние, сдерживаемое обоюдной недостаточностью сил и боязнью ханского гнева.

Такое положение сохранялось до тех пор, пока в Орде не случилась очередная перестановка сил, вызванная смертью Тохты (1312 г.) и приходом на ханский престол сына его Узбека, который принял ислам и насильственно насаждал его среди своих подданных. Обуреваемый религиозным фанатизмом, он также использовал новую религию для решения своих политических целей: предал смерти около семидесяти чингисидов, не желавших принимать новую веру. Как и было положено в те времена, Михаил Ярославич отправился в Орду, чтобы из рук нового хана получить ярлык на великое княжение, и задержался там на два года. За это время на Руси вновь начинается смута, вызванная, с одной стороны, честолюбием Юрия Московского, а с другой — бедами земли Русской, наступившими от безвластия и агрессивных действий шведов против Новгорода. Именно этим обстоятельством не преминул воспользоваться московский князь, сев на Новгородский стол. В конце концов Михаил получил ярлык на великое княжение и татарскую рать для усмирения новгородцев, а Юрия вызывали в Орду на ханский суд.

В феврале 1316 года близ Торжка происходит битва, в которой Михаил с помощью татарских войск разбивает новгородцев, сражавшихся, как никогда, мужественно и самоотверженно, и заключает с ними договор «по всей воле своей».

Юрий Московский оставался в Орде целых три года. По своей ли воле или по воле хана — неизвестно. Известно лишь то, что за это время он подружился с Узбеком, женился на его любимой сестре Кончаке и получил за ней приданое в виде ярлыка на великое княжение и татарскую рать против Михаила Тверского, который, понимая бессмысленность сопротивления, отказался от великокняжеского стола с одной лишь просьбой — сохранить за ним родовое Тверское княжество. Однако Юрий, желая уничтожить своего врага, навязывает Михаилу битву, в которой сам терпит сокрушительное поражение, бежит с поля боя, оставляя в плену жену Кончаку, брата Бориса Даниловича и в положении полузаложника — татарского воеводу Кавгадыя. Внезапная смерть пленницы Кончаки решает дальнейшую судьбу Михаила. Его вызывают в Орду и казнят (1319 г.) по приговору русских (!) князей.

Великое княжение Юрия Московского было недолгим и оставило по себе лишь воспоминания об усобице с Рязанью, разбойничьих набегах на шведские и норвежские пределы, неоказании помощи Пскову в оборонительной войне против немецких рыцарей и утайке ордынской дани с Твери. Последнее стоило ему и великого княжения, и самой жизни. В 1324 году в Орде его убивает уже получивший право на великое княжение Дмитрий Грозные Очи, сын казненного Михаила Тверского, но хан Узбек не прощает самосуда и казнит Дмитрия.

Несмотря на это, великокняжеский стол остается за тверскими князьями. В 1326 году соответствующий ярлык получает Александр Михайлович.

Тем временем Иван Калита продолжает укреплять свою отчину и дедину, проявляя способности не только рачительного хозяина, но и дальновидного политика и дипломата. Он устанавливает тесные отношения с митрополитом Петром, испытывавшим взаимную неприязнь с тверскими князьями. Петр де-факто переносит митрополичью кафедру из Владимира, по существу брошенного великими князьями ради своих родовых уделов, в набирающую силы Москву. В 1326 году Калита по настоянию митрополита закладывает первую каменную церковь, где Петр завещает похоронить себя. Останки его как бы освещают Москву, и следующий за ним митрополит Феогност уже де-юре переводит митрополию со всем ее клиром в Москву. Это оказалось судьбоносным не только для Москвы и всей Руси-России, но и для Православной церкви. Дело в том, что христианство за прошедшие столетия настолько проникло в народное сознание, что отношения церкви и общества, характеризующиеся византийским «цезаре-папизмом» и слепым следованием церкви за политической волей князей, плавно трансформировались в отношения между церковью и паствой. Дела церковные в равной степени стали волновать как епископов, так и прихожан, для которых православие превратилось в дело их совести. За счет этой всенародной поддержки церковь не просто получила самостоятельную значимость, а как бы приподнялась над княжеской властью и «миром», став той центростремительной силой, которая притягивала к себе всех говорящих на одном языке и исповедующих одну веру.

То, что митрополичье подворье оказалось в Москве, обрекло ее на роль собирательницы городов и земель русских. А тут и внешние для Москвы события сыграли ей на руку.

Так получилось, что в конце лета 1327 года в Тверь прибыл ханский посол — сын приснопамятного Дюденя по имени Щелкан. Было ли его поведение спланированной акцией или он просто импровизировал, но Щелкан выгнал из княжеского дворца великого князя и, расположившись в его хоромах со своей немногочисленной свитой, принялся по своему ордынскому обыкновению куражиться над тверитянами. В народе сразу же распространилась молва: татары замыслили «изничтожить» князей русских, чтобы самим сесть в их городах, а православных мирян «обусурманить». В народной среде созрел мятеж, нашелся и благовидный предлог. В результате Щелкан, его свита и ордынские купцы были уничтожены кто мечом, кто огнем.

Испуганный Узбек срочно призвал к себе князя московского Ивана Даниловича. Правда, кто-то из историков считает, что Иван сам, без всякого зова, отправился в Орду — решил воспользоваться сложившейся ситуацией и получить право на великое княжение. Вряд ли ныне можно определенно сказать, как оно было на самом деле. Точно известно, что в результате Узбек поручил Ивану Калите наказать Тверь, для чего в помощь ему дал 50 тысяч своих воинов. Началась очередная «татарская рать» под предводительством князя московского и с участием князя суздальского. В отличие от отца и своего старшего брата, Александр Михайлович с младшими братьями покинул Тверь, оставив на растерзание врагов доверившихся им тверитян. «Началось бедствие. Тверь, Кашин, Торжок были взяты, опустошены со всеми пригородами; жители истреблены огнем и мечом, другие отведены в неволю. Новгородцы едва спаслись от хищности монголов, дав их послам 1000 рублей и щедро одарив всех воевод Узбековых».

За этот «подвиг» Иван Данилович получил в награду всего лишь ярлык на Костромское княжество, а само великое княжение досталось его «подручнику» в этом походе — суздальскому князю Александру Васильевичу, получившему еще и Городец, и Нижний Новгород, и Владимир. Это, почему-то упорно замалчиваемое историками, событие дает нам основание предположить, что роль Калиты в разгроме Твери несколько завышена. Казалось бы, с какой стати ему уступать великокняжеский стол? И уж не прав ли был Василий Шуйский, провозгласивший в грамоте о своем избрании на царствование, что князья суздальские берут начало от Александра Невского и его недостойного сына Андрея? Больно похоже это «назначение» на лествичный порядок наследования.

Великим князем Иван Калита становится лишь в 1332 году, после смерти Александра Васильевича. Эта дата по праву может считаться датой рождения Московии, или Московской Руси.

То ли синдром тверского погрома, то ли особое расположение Узбека к московскому князю обусловили то, что Иван Калита вместе с ярлыком на княжение получает и исключительное право на сбор татарской дани со всей Северо-Восточной Руси. С этого момента и на сорок лет вперед прекращаются татарские набеги на русские города. Иван жестко, жестоко, а иногда и коварно выбивает дань с городов и сел, не брезгуя подчас и откровенным грабежом. Серебро непрерывным потоком потекло в Орду, что удерживало корыстолюбивых темников и царевичей от рискованных набегов на владения лояльного хану князя. Хозяйство на Руси стало подниматься, доходы расти, пополняя и крестьянское подворье, и княжескую казну. Князь не упускал случая присвоить и кое-что из причитающегося Золотой Орде «выхода». Так, у него появилась возможность прикупить в собственность Углич, Галич, Белоозеро. К Московскому уделу он присоединил Рузу, Звенигород, Серпухов. Ему впервые покоряется Псков, а рязанский князь не смеет ослушаться и следует за Иваном во всех походах. Тверское княжество лишилось символа своего величия — соборного колокола, а вместе с ним и самостоятельности. Выдав дочерей замуж за ярославского и ростовского князей, Калита через наместников распоряжается их уделами как собственными. И лишь Новгород продолжает отстаивать свои права, полученные еще от Ярослава Мудрого. Дважды Иван Калита пытается силой сломить сопротивление Господина Великого Новгорода, но каждый раз терпит неудачу.

Как и около семьдесяти лет назад почти одновременно ушли из жизни Александр Невский, Миндовг и Даниил Галицкий, так и сейчас умирают друг за другом Иван Калита, великий князь литовский Гедимин и хан Узбек (соответственно: 1340, 1341, 1342 гг.). Наследникам своим Иван Даниилович оставляет сильное, богатое и умиротворенное княжество, а также память о себе как о собирателе земли Русской и государе-отце, «ибо сей князь, — замечает Н.М. Карамзин, — не любил проливать крови в войнах бесполезных, освободил Великое Княжение от грабителей внешних и внутренних, восстановил безопасность собственную и личную, строго казнил татей и был вообще правосуден. Жители других областей Российских, от него независимых, завидовали устройству, тишине Иоанновых, будучи волнуемы злодействами малодушных Князей или граждан своевольных…».

Непонятно почему, но наши историки совсем мало пишут о старшем сыне и преемнике Ивана Калиты Симеоне Гордом, занимавшем великокняжеский стол с 1340 по 1353 год. А ведь это именно он впервые после татаро-монгольского нашествия, получив ярлык, объявил себя князем великим «всея Руси» и официально обозначил свои притязания на «самоправство», заключив соответствующий договор со своими братьями.

Симеон пытается восстановить прежнюю практику съезда удельных князей, готовя будущее объединение и уже обращаясь с князьями, как со своими «подручниками». Отсюда и пошло его прозвище «Гордый». Зная, что междоусобные войны приносят выгоду только врагам земли Русской, он проводит политику примирения князей, разрешения спорных вопросов путем переговоров и взаимных уступок. Династическими браками Симеон замирился с Тверью и снял напряжение в отношениях с Литвой. Выхлопотал в Орде освобождение неоднократно разоренной Твери от выплаты ежегодной дани. Под угрозой вторжения он принуждает к покорности Смоленск, усмиряет новгородскую вольницу и приводит к повиновению торгово-промышленную олигархию вечевой республики. Но делает все это так, чтобы в глазах ордынского хана сохранить видимость равновесия сил между Москвой и Литвой, ибо хан не простил бы ни ему, ни Ольгерду Гедиминовичу неожиданного возвышения, грозящего ордынскому господству на Русской земле.

Внешне проявляя покорность и верность хану, Симеон исподволь готовил антиордынскую коалицию. Но судьба или провидение Господне распорядились по-своему. В ход исторических событий вмешалась Природа. Чума, унесшая жизни 24 миллионов европейцев, в 1351 году постучалась в ворота Пскова, затем перекинулась в Новгород, Смоленск, Тверь, Москву. Вымирали целые улицы, села, города. В Белоозерске вымерли все жители. В Смоленске в живых остались то ли пять, то ли четыре человека, которые, как говорит летописец, «вышли из города, заполненного трупами, и закрыли за собой его ворота». В 1353 году от чумы умирают митрополит Феогност, великий князь Симеон Гордый, два его сына и брат Андрей.

В живых остается другой сын Калиты, Иван Иванович Красный — человек скромный, сговорчивый, но напрочь лишенный каких-либо политических и военных способностей. Видимо, этим и объясняется содержание предсмертного завещания Симеона, в котором он настоятельно рекомендует своему наследнику слушать «отца нашего, владыки Алексия, да старых бояр, которые отцу нашему и нам добра хотели». Пожелание весьма примечательное, так как свидетельствует о формировании новых отношений между великим князем и его ближайшим окружением, расценивающим интересы княжеской власти, как свои собственные интересы. Таких отношений в прежней истории практически не было.

Наследство же Иван Красный и митрополит получили тяжелейшее. Треть населения страны вымерла. В Твери, Рязани, Нижнем Новгороде реанимировались сепаратистские настроения, ориентированные на Литву; суздальский князь вознамерился оспаривать право на великокняжеский стол, а Константинопольская патриархия, назначив киевским митрополитом Романа — сына тверского боярина и сторонника литовского князя Ольгерда, по существу, разделила Русскую церковь пополам. Княжение Ивана Красного было коротко и не оставило сообщений о каких-то серьезных военно-политических событиях. Обезлюдевшая Северо-Восточная Русь в основном была занята восстановлением численности своего народонаселения, в чем ей который уже раз помогал приток переселенцев из Южной и Северо-Западной Руси. Иван Красный умер, когда его наследнику Дмитрию (будущему Донскому) едва исполнилось девять лет (1359 г.).

Князь-мальчик получил ярлык только на Москву, ярлык же на великое княжение достался суздальско-нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу, будущему тестю Донского. Это была ошибка, которую Орда, раздираемая внутренними междоусобицами, вскоре, однако, поняла: умаление роли Москвы, чьи князья вот уже несколько поколений верно служили хану, открывает возможности к возвышению соперничающей с ней Литве, быстро набирающей силу. Поэтому через два года ошибка была исправлена и ярлык на великое княжение стараниями митрополита Алексия и верных бояр московских возвратился потомку Ивана Калиты. Случай достаточно уникальный в мировой истории, когда бояре при князе-ребенке не посмели дать волю своей алчности, чтобы поживиться за «счет того, что плохо лежит». Здесь надо отдать должное митрополиту — он до конца своих дней (1378 г.) исполнял не только роль главы церкви, но и роль главы правительства при Дмитрии Ивановиче.

ЛИТВА. Мы уже несколько раз вскользь упоминали Литву. И вот тут настало время хотя бы конспективно изложить ее предысторию. В западных хрониках и русских летописях литовские племена упоминаются начиная с IХ—Х веков. Было известно, что люди эти занимаются охотой и рыболовством, осваивают земледелие и не гнушаются обычными для того времени набегами на соседние племена с целью грабежа и полона. Они доставляли много хлопот соседствующим с ними пруссам, латам, эстам и являлись одним из серьезнейших противников немецких колонизаторов, пришедших в Прибалтику на рубеже ХII—ХIII веков. Много проблем создавали литовские племена и ближайшему к ним Полоцкому княжеству, куда они с конца ХII века стали совершать систематические набеги.

Однако как Русь началась с Рюрика, так Литва зазвучала с Миндовга — незначительного на первых порах племенного князька, находившегося в состоянии перманентной войны со своими соотечественниками и с ближайшими соседями. Ко времени Батыева нашествия он уже имел на своем счету ряд впечатляющих побед, в том числе и над немецкими рыцарями в битве при Сауле (1235 г.), вследствие чего дружбы и союза с ним искали полоцкие и галицко-волынские князья.

То ли Миндовг в своей внутренней политике допустил какую-то ошибку, то ли так уж сложились внутрилитовские дела, но в 1240 году ему пришлось покинуть свою языческую родину — Аукштайтию (восточная часть современной Литвы) и обосноваться в православной Новогрудской земле (теперешняя часть Гродненской области Белоруссии). Отсюда и началось его восхождение. Очень скоро он с помощью русских воинов, бежавших от татар, восстанавливает свои владения в Литве и приступает к присоединению городов Северо-Западной Руси, жители и князья которых отдавали ему предпочтение перед наступающими татарскими ордами. Под началом Миндовга оказывается вся Черная Русь с городами Новгородком, Слонимом, Несвижем, Здитовом, Мозырем, Речицей и другими. Полоцк, Витебск и часть смоленских городов пригласили на княжение его племянников. Можно предположить, что, не будь татаро-монгольского нашествия, Миндовг так и остался бы мелким литовским князьком. Разгром Руси и разобщенность русских князей дали возможность реализоваться его пассионарности, и он за счет западных русских княжеств, оказавшихся беззащитными перед татарской угрозой, смог создать сильное Литовско-Русское княжество, которое было признано таковым не только соседями, но и Папой Римским. В надежде на расширение католического влияния за счет «русских схизматиков» и язычников Прибалтики Ватикан возвел Миндовга в королевское достоинство практически одновременно с Даниилом Галицким (1252 или 1253 г.).

Вот только зов крови для Миндовга оказался сильнее власти папских булл. Когда жители Жмуди, страдавшие от жестокой эксплуатации немецких баронов, подняли восстание, новоиспеченный король, отрекшись от католичества, нанес крестоносцам два сокрушительных поражения подряд — в 1260 и 1261 годах.

Теперь для полноты картины взглянем на Литву с другой, южной, стороны, ибо судьба ее с ХII—ХIII веков была неразрывно связана с судьбой Галицко-Волынской Руси, и не только из-за наличия общей границы, но и вследствие политики ордынских ханов, стремившихся стравливать своих потенциальных противников для их взаимного ослабления. Нужно сказать, что в доордынские времена удача чаще всего сопутствовала русичам, не зря же летописец упрекал Романа Мстиславича Галицкого (?–1205 г.): «Неправдой живешь, литвою пашешь». В период татарского нашествия и с появлением на исторической арене Миндовга ситуация изменилась. Верх попеременно берут то одни, то другие. В 1246 и 1247 годах литовцы терпят поражение от Даниила и Василька Романовичей, а в 1249 году Романовичи, принимавшие участие в татарском походе на Литву, оказываются битыми. В следующем году литовцы у реки Окуневки одерживают победу над татарскими войсками, усиленными галицко-волынскими полками. На том временно прекращаются враждебные действия между двумя государствами, равными по численности населения и близкими как по этническому составу и языку, так и по вероисповеданию. Через пять лет (1377 г.) Ольгерд, приняв схиму, умирает. Великокняжеский стол он завещает своему младшему сыну, Ягайло, который, не желая делить власть со своим дядей Кейстутом, коварно убивает его, а Витовта Кейстутовича принуждает бежать в Пруссию. Не сложились у Ягайло отношения и со своими старшими братьями — Андреем и Дмитрием Ольгердовичами: те вынуждены были искать защиты у московского князя — он принял их на службу и посадил первого на княжение в Псков (1377 г.), а второго — в Переславль (1379 г.).

В перерывах между татарскими набегами у Миндовга и Даниила Галицкого появляется возможность хоть как-то договориться между собой и, несмотря на периодически происходящие акты взаимной агрессии, распределить сферы влияния в Южной и Юго-Западной Руси. Договоренность эту где-то на рубеже 40–50-х годов они решают подкрепить браком Даниила и племянницы Миндовга. Однако в 1253 году галицко-волынские князья оказываются втянутыми в междоусобицу литовских князей, где их противником вновь становится Миндовг, которого в результате вынуждают пойти на очередные уступки. Одному сыну Даниила (Роману) он передает в управление старые русские города Слоним, Волковыйск, Новогрудок, а за другого (Шварна) отдает замуж свою дочь. Но вскоре литовский князь меняет свое решение, и это приводит к военным действиям между новыми родственниками. И опять страдают мирные жители старорусских (!) городов. Последний набег литовцев при жизни Миндовга закончился полным истреблением их отряда у города Небла (1262 г.).

Смерть Миндовга и двух его сыновей от рук Довмонта и жмудского князя Тройната (1263 г.) повлекла за собой новую литовскую междоусобицу, в которой активное участие приняли Василько Волынский и его племянник Шварн Данилович. С их помощью к власти в Литве пришел Войшелк — последний Миндовгов сын, типичный представитель раннего Средневековья, отличавшийся крайней жестокостью по отношению к своим противникам. Правил он недолго. Побуждаемый искренним раскаянием в ранее совершенных грехах, Войшелк принимает православие и уходит в монастырь, оставляя на княжении русского (!) князя Шварна Даниловича (1264 г.).

Появилась уникальная возможность объединения литовских земель и Северо-Западной Руси под патронажем Православной церкви и под началом русских князей с последующей перспективой если не на объединение, то хотя бы на союз с Галицко-Волынским и Владимирским княжествами. Случись это, и неизвестно, как бы сложилась дальнейшая история, но Шварн княжил недолго и умер бездетным. Войшелк вышел из «затвора» и начал консультации с заинтересованными сторонами о кандидатуре нового князя, и вполне возможно, что этим князем мог стать кто-то из Мономаховичей, если бы не произошло пьяной ссоры между бывшими затворниками и еще одним сыном Даниила — Львом, в результате которой Войшелк погиб (1267 г.).

С этого момента Литва на полстолетия погружается в полосу бесконечных заговоров и войн, пока в 1315 году к власти не приходит такой харизматический лидер, как Гедимин, — то ли конюх, то ли сын, то ли брат прежнего великого князя литовского Витяниса, о жизнедеятельности которого мало что известно. (Напомним, что это были времена, когда на трон Золотой Орды только-только взошел хан Узбек, а Северо-Восточной Русью правил Михаил Ярославич Тверской, когда Юрий Данилович Московский обивал пороги в Орде, добиваясь руки ханской сестры и ярлыка на великое княжение). Именно с Гедимином связано становление Литвы как великого княжества, с которым, хотели они того или нет, вынуждены были считаться и немцы, и татары, и поляки, и, естественно, русские. Свою экспансию Гедимин начал с того, что в 1320 году то ли силой, то ли посредством брака своего сына Любарта и дочери волынского князя он присоединил к своим владениям Владимир и Луцк, сохранив в них прежние права, обычаи и веру. На следующий год предпринял поход на Киев. В битве над рекой Ирпень он одолел сводный отряд князей Южной Руси и с триумфом въехал в Киев через Золотые ворота.

Но вот парадокс. Три четверти подданных Гедимина — русские, сам он — дважды женат на русских княжнах Ольге и Евве, дочь свою Августу выдал замуж за Симеона Гордого, сыновей Любарта и Ольгерда женил на дочерях волынского и витебского князей. Казалось бы, он должен быть прорусским властителем. Не тут-то было. Он, литвин, не уверен, что в будущем союзе с Владимирским княжеством сможет сохранить за собой и за своими потомками благоприобретенные русские земли. Он явно боится, что набирающая силу Северо-Восточная Русь в конце концов захочет возвратить себе утраченные русские земли на северо-западе, а заодно прихватить и его родовую Литву. По этой причине Гедимин делает решительный шаг навстречу католическому Западу — дает согласие на крещение Литвы и заключает мир с Ливонией, Ригой, Данией, а потом и со своим извечным врагом — Тевтонским орденом, надеясь, что теперь его земли будут целее.

Итак, где оружием, а где и дипломатическим путем шло укрепление нового сильного государства, которое «в пику» Москве некоторые историки называют чуть ли не единственным противником ордынской экспансии: мол, именно Литва вела за собой и католический мир, и подвластных ей русских князей на свержение татаро-монгольского ига. Только вот странное дело: свою борьбу с Ордой и Гедимин, и его «обрусевающие» наследники почему-то начинали не с создания широкой антиордынской коалиции с целью организации «нового крестового похода» по освобождению порабощенных народов, а с попытки подчинить себе полубесхозные земли бывшей Киевской Руси и переподчинить земли Северо-Восточной Руси. Зарятся они на Псков и Новгород, заигрывают с Тверью, что не очень-то вяжется ни с освободительной миссией, ни с логикой развития русско-литовских отношений, ни с той практикой, что насаждали католики на подвластных им землях.

Учитывая все это, мы вынуждены вновь положительно оценить значимость исторического выбора Александра Невского, который предпочел языческую и веротерпимую Орду, а не воинствующий папизм Западной Европы. Планы и действия Гедимина в отношении Русской земли оказались не чем иным, как своекорыстной экспансией очередного пассионарного лидера соседнего государства. Он «мягко стлал», сохраняя в покоренных русских городах прежних князей, защищая собственность русских бояр и купцов и не препятствуя отправлению русскими их обрядов и обычаев, но каково было бы «спать» в этом гипотетически объединенном государстве? Да и не нужно было выжившей и оправившейся от татарских погромов Московии, имевшей хорошую тенденцию к возрождению национального самосознания и национальной независимости, возвращаться к выбору собственного исторического пути. Правление Ивана Калиты, Семиона Гордого, митрополита Алексия, Дмитрия (Донского) обеспечило не просто относительно стабильное существование, но и выявило хорошую перспективу на будущее. А русские, как известно, «от добра добра не ищут». Умирая в 1341 году, Гедимин оставил в наследство семи своим сыновьям лишь два чисто литовских удела: Виленский (Евнутию) и Трокайский (Кейстуту); остальные же были благоприобретенными русскими землями — Слонимский удел (Монвиду), Туровско-Пинский (Нариманту), Витебский (Ольгерду), Волынский (Любарту), Новогрудский (Кориату).

Полулитовцы-полурусские Ольгерд и Кейстут достаточно быстро отстранили от великого княжения своего младшего брата Евнутия (1345 г.), поделив между собой сферы влияния: Кейстуту достались коренная Литва и борьба против немецкого Ордена, а Ольгерду — западные русские земли и московско-ордынские проблемы. Нужно сказать, что княжили они достойно и не просто обезопасили свои уделы, но и раздвинули границы всего великого княжества. Но в самом начале правления Ольгерд совершил достаточно серьезную тактическую ошибку: попытался договориться с ханом Джанибеком о территориальном разделе Северо-Восточной Руси, послав к нему своего брата Кориада. Для Орды, регулярно получавшей дань через московских князей, такое предложение было явно невыгодным. Более того, хан, не желая чрезмерного усиления Северо-Западной Руси, выдал Симеону посла Ольгерда. Но великий князь московский до поры до времени тоже не хотел ссориться с Ольгердом, а потому отпустил неудачливого посла подобру-поздорову. Потерпев дипломатическое поражение, новый литовский князь решает идти более длинным путем. Сначала он вместе со своим племянником Витовтом, о котором речь еще впереди, принимает крещение по православному обряду, а потом, памятуя, как получил Витебское княжество (через брак с дочерью витебского князя), женится вторым браком на тверской княжне Ульяне Александровне, а его брат Любарт берет в жены племянницу московского князя.

Но когда еще эти браки принесут выгоду, а новых земель и новых даней хочется уже сейчас. Поэтому Ольгерд, пользуясь некоторым ослаблением власти московских князей, связанным со смертью Семиона Гордого, безволием его преемника Ивана Красного, временной передачей великого стола Дмитрию Суздальскому и малолетством Дмитрия (будущего Донского), укрепляет свои позиции в Смоленском и Брянском княжествах, захватывая Ржев (1356 г.), Мстислав (1359 г.) и Торопец (1362 г.). Почти в это же время он присоединяет к своим владениям земли по Березине и Среднему Приднепровью.

Воспользовался он и слабостью Золотой Орды, вызванной «великой замятней», — явочным порядком включил в состав Литовского княжества Киев и Чернигов. В 1362 году между литовско-русскими войсками Ольгерда, с одной стороны, и отрядами трех татарских орд Мамая — с другой, происходит историческое сражение у Синих Вод (ныне река Синюха, приток Южного Буга), положившее начало освобождению русских земель от татаро-монгольского ига. В этом прологе к Донскому побоищу татары терпят сокрушительное поражение, и границы Литовско-Русского государства передвигаются к берегам Черного моря. Ольгерд посчитал, что он стал действительно великим и вполне может «застолбить» перед католическим Западом приоритетное право на завоевание Руси. Его амбиции подогревались также подстрекательской позицией Михаила Александровича Тверского — шурина литовского князя, боровшегося с Дмитрием Московским сначала за великокняжеский стол, а потом — за свое самовластие в Тверском княжестве. К тому же Михаил затаил обиду на Дмитрия и митрополита Алексия: они зазвали его в Москву на третейский суд с дядей Василием Кашинским и удерживали некоторое время в качестве пленника (1368 г.).

Агрессивную политику литовских князей подстегивала и достаточно нейтральная позиция Новгорода и Пскова, которые в то время находились в тесных отношениях с литовским княжеским двором, даже приглашали время от времени его представителей к себе на княжение (Наримунта — в 1333 г., Андрея Ольгердовича — в 1341 г.).

Но если Новгород и Псков лишь выжидали, чем кончится противостояние Литвы с Москвой, то Тверь, утратившая способность самостоятельно сопротивляться более сильному соседу, постоянно обращалась за поддержкой то к Ольгерду, то к ордынскому хану. После инцидента со своим арестом Михаил уговорил шурина на совместный поход. Уже в ноябре 1368 года Ольгерд, разграбив пограничные города, нанес поражение сторожевому московскому полку на реке Тросне. Путь на Москву оказался открытым — лишь недавно возведенные стены Московского Кремля спасли Дмитрия и митрополита Алексия от окончательного поражения. Однако бед эта «литовщина» принесла немало. Урон, причиненный землям, по которым прошел Ольгерд, летописцы приравнивают к урону, нанесенному Батыевым нашествием. Это был первый серьезный набег литовских полков на Московское княжество. За ним последовали походы-набеги Ольгерда в 1370 и 1372 годах, к которым Дмитрий подготовился уже более основательно. На его стороне выступали теперь не только двоюродный брат Владимир Андреевич Серпуховской, но и Олег Рязанский, и Владимир Пронский. Да и результат этих походов был другим. В первом случае Ольгерд, опасаясь поражения, даже не вступил в бой и заключил перемирие, по условию которого он обещал отдать свою дочь Елену в жены князю Владимиру Андреевичу. Во второй раз Ольгерд практически отступился от Михаила Александровича: во-первых, он признал незаконными его приобретения в землях, подвластных великому князю, а во-вторых, согласился с тем, что великий князь может требовать защиты от агрессивных действий тверского князя. Отказался престарелый литовец и от своих притязаний на роль третейского судьи в спорах между Тверью и Москвой, оставив это право за Ордой.



<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 3252