28 декабря 1480 года, после победы над Ахматом, Иван III вернулся из Боровска в Москву. За поддержку против орды по докончанию 1481 года он отдал своим братьем Андрею Большому – Можайск, Андрею Меньшому – Серпухов, Борису – несколько больших сел. Тогда же, 5 июля 1481 года, умер Андрей Меньшой – по завещанию этого бездетного князя весь его удел – Вологда, Кубена, Заозерье – перешел к Ивану. Соединенные войска московского княжества пошли в поход на Ливонский орден [Прим. 22].

«События 1480 года, обнаружившие связь между всеми противниками Москвы, заставили Ивана III обратить самое серьезное внимание на положение на северо-западе, в пограничной псковско-новгородской территории. Нападения немцев, слабые в отдельности, могли создать серьезную угрозу в случае войны с Казимиром. Военные действия против Ордена развернулись уже в 1481 году. «Того же лета 6990 посылал князь великий Немецкие земли воевати, на князя местера, за их неисправление, что они приходили ратью на его отчину на Псков, егда царь на Угре стоял и братия отступили от великого князя». К сожалению подробности этого похода неизвестны. Псковская летопись сообщает, что войска великого князя «плениша и пожгоша всю землю Немецкую от Юрьева и до Риги».

Значение успешного похода в Ливонию в 1481 году состояло не столько в перезаключении «докончальных грамот» и продлении перемирия 1474 года на следующее десятилетие, сколько в новом военном поражении Ордена и в огромном впечатлении, произведенном военным могуществом русских. Авторитет магистра Бернта фон дер Борха совершенно упал» (8). Следующие походы московских войск в Финляндию состоялись только в 1495–1496 годах, во время русско-шведского конфликта. «Поход шведов из Выборга на земли новгородских корел открыл враждебные действия на русско-шведской границе. Наступление русских на Выборг и Неву началось осенью 1495 года. До мая 1496 года, несмотря на регулярную осаду, русскому войску не удалось взять Выборг. Пограничная полоса в 80 миль перешла в руки русских. Ответом на нападение русских на Выборг было уничтожение шведами наследующий год новой русской крепости и порта на Балтике – Ивангорода, захваченного шведами. За 19–26 августа 1496 года город подвергся катастрофическому разграблению. И той и другой стороне, понесшей в ходе пограничных войн 1495–1496 годов серьезные потери, пришлось ограничиться восстановлением статус-кво» (8).



В 1485 году и Тверское княжество вошло в состав Московского государства.

«К началу 80-х годов наряду с Великим княжеством Московским в Северо-Восточной Руси существовали два великих княжества (Тверское и Рязанское) и одна феодальная республика (Псков). Самостоятельная Тверь представляла особую опасность, поскольку тверское князья упорно искали поддержку своему противостоянию московским государям в Великом княжестве Литовском, в состав которого входила значительная часть исконных русских земель. Сложность состояла в том, что основные земли Северо-Восточной Руси, которые находились под верховной властью Ивана III, были как бы исполосованы уделами его родичей. Ростов находился «до живота» (смерти) во владении его матери княгини Марии (в иночестве Марфы). В Угличе и Волоколамске княжили его братья Андрей Большой и Борис, проявившие «шатость» во время событий 1480 года. Вологда находилась в распоряжении Андрея Меньшого, а Верея и Белоозеро были княжением двоюродного брата Ивана III Михаила Андреевича.

Удельные родичи были связаны с Иваном III серией договорных грамот. Они признавали его старейшинство, обязывались придерживаться его внешнеполитической ориентации и участвовать в военных акциях против его врагов. Все это так. Но договоры оставались только договорами и могли быть в любое время нарушены. Включение в состав единого государства последних независимых государственных образований после 1480 года стало основной политической задачей, без успешного решения которой невозможно было приступить к борьбе за воссоединение русских земель с более грозным противником – Великим княжеством Литовским.

Первой ласточкой наступления на права удельных князей был договор 4 апреля 1482 года Ивана III с князем Михаилом Андреевичем Верейским. Согласно его тексту, князь завещал после своей смерти Белоозеро великому князю. Это было значительным ущемлением прав сына Михаила Андреевича – Василия. Осенью 1483 года князь Василий вместе с женой бежал в Литву. Поводом был следующий эпизод. Выдав племянницу замуж за князя Василия, Софья Палеолог отдала ей в приданое «саженье» (драгоценности. – А.А.), принадлежавшее когда-то первой жене Ивана III. Однако после женитьбы сына – наследника престола – Ивана Ивановича на Елене Стефановне (начало 1483 года) Иван III пожелал одарить сноху драгоценностями матери Ивана Молодого. Поэтому он решает отобрать «саженье» у жены Василия Верейского. Узнав об этом, Василий бежал в Литву. Эпизод интересен не только для истории отношений Ивана III с удельными князьями, но и для понимания роли при великокняжеском дворе самой Софьи» (34). После смерти Михаила Верейского в 1486 году его земли – Верея и Белоозеро – перешли Ивану III (Договорная грамота Ивана III и Михаила Верейского публикуется в издании. – А.А.)

В 1483 году Иван Васильевич и Иван Васильевич Рязанский подписали договор – князь Иван признавал себя «молодшим» московскому князю, а Рязань лишалась права вести самостоятельную политику с ордой – Рязанское княжество фактически стало уделом Москвы.



Через два года, в 1485 году, было ликвидировано Тверское княжество.

«Тверь накануне падения переживала трудные времена. Небольшое по размерам, княжество к тому же распадалось на уделы. В начале 60-х годов там были Зубцовский и Холмский уделы. Не вполне ясно положение князей Микулинских и Дорогобужских, Кашина. В 60-е годы начались переходы тверских княжат на московскую службу. Уже тогда в Москву перебрался «князь-изгой» Данила Дмитриевич Холмский (Холм, очевидно, находился во владении его старшего брата Михаила.) Князь Данила стал одним из виднейших полководцев московского государя. В 1469 году он участвовал в походе на Казань, в 1471 году фактически возглавлял поход на Новгород, в 1474 году принес присягу на верность Ивану III, в 70-х годах наместничал во Владимире, в 1480 году командовал войсками на Оке. Женат он был на дочери И.И. Заболоцкого и выдал свою дочь за видного московского боярина Ивана Владимировича Ховрина. Словом, его связи с Москвой стали нерасторжимыми» (34).

Сохранилась присяга – «Клятвенная запись князя Холмского Ивану III», составленная в 1474 году:

«Се яз князь Данило Дмитриевич Холмский, что есмь бил челом своему Господину иосподарю Великому Князю Ивану Васильевичу за свою вину своим Осподином Геронтием Митрополитом всея Руси, и его детми и со служебники, епископы – и Осподарь мой князь велики меня своего слугу пожаловал, нелюбье свое мне отдал. А мне князю Данилу своему Осподарю Великому Князю Ивану Васильевичу и его детем служить до своего живота, и не отъехать ми к иному ни к кому. А добра ми ему и его детем хотети везде во всем, а лиха не помыслить, ни хотети никакова. А где от кого услышу о добре или о лихе Государя своего великого князя, и о его детех о добре или о лихе, и мне то сказати им в правду, по сей моей укрепленой грамоте, безхитростно. А в том во всем по сей моей грамоте ялся по мне – до моего живота Господин мой Геронтей Митрополит всея Руси, и с теми со своими детми и с служебники, со владыками и с архимандриты, которые в сей моей грате писаны. А через сию мою грамоту яз князь Данило Дмитриевич, что иму думати и почитати, или явится что которое мое лихо перед моим Осподарем – и перед его детми: ино не буди на мне милости Божьей и пречистые его Матери, и святых чудотворцев Петра Митрополита и Леонтия епископа Ростовского, и всех святых, также ни благословения Осподина моего Геронтия Митрополита всея Руси, иего детей владык и архимандритов тех, которыми есми бил челом своему Осподарю Великому Князю Ивану Васильевичу не буди на мне ни в сий век, ни в будущий; а Осподарь мой Князь Великий и его дети надо мною по моей вине в казни волен. А крепости деля, яз князь Данило Дмитриевич Холмский Осподарю своему Великому Князю Ивану Васильевичу целовал есми честный и животворящий крест, и дал есми на себя сию свою грамоту за подписью и за печатью Осподина своего Геронтия Митрополита всея Руси.

А дана грамота на Москве, месяца марта 8 день лета 6982 (1474).

А подпись у сей грамоты Митрополита Геронтия такова. Смиренный Геронтей Митрополит всея Руси» (95).

Зимой 1484 года, московские войска вошли на территорию Тверского княжества – поводом послужило намерение тверского князя Михаила жениться на родственнице короля Казимира и заключить с ним союзный договор. После неудачных попыток получить помощь от Казимира, Тверь потеряла самостоятельность. 11 сентября 1485 года князь Михаил бежал в Литву, а его бояре «били челом» Ивану III. Тверь стала московским уделом во главе с сыном Ивана III Иваном Молодым.

«Триумфальная победа над Тверью означала конец затяжной борьбы со старинным соперником Москвы в деле объединения русских земель. С ликвидацией самостоятельности Тверского Великого княжества Московское превращалось в общерусское. Это было закреплено и в титулатуре. Уже в июне 1485 года Иван III именовался государем «всея Руси». Теперь этот титул стал употребляться повседневно. Создание единого Русского государства тем самым получило официальную санкцию. Новый титул великого князя означал не только итог и закрепление предшествующего объединительного процесса. Ведь русские земли входили в состав Великого княжества Литовского, а Казимир считал себя не только великим князем литовским, но и великим князем русским. Поэтому, провозглашая себя великим князем «всея Руси», Иван III как бы заявлял свои претензии на верховное господство над всеми русскими землями, в том числе и входившими в состав Великого княжества Литовского. Неизбежность столкновения с Литвой была очевидной» (34).

Присоединение Твери к Москве значительно ослабляло возможности Литвы при захватах и удержании за собой русских земель. «С ликвидацией Тверского княжества исчезает важный и опасный плацдарм литовского политического влияния и потенциальной агрессии, глубоким клином врезавшийся в русские земли. Безопасность столицы Русского государства с северо-западного направления становится теперь надежно обеспеченной, как и безопасность всего Верхнего Поволжья. В этом плане включение Твери в состав Русского государства – крупный военно-политический успех Ивана III, сравнимый по своему масштабу и значению с присоединением Новгорода. Падение Тверского великого княжения означало, что с удельной системой как основой политической структуры Русской земли было покончено. Вся политическая власть в стране сосредоточилась в Москве в руках великого князя и его правительства. 12 сентября 1485 года – важная историческая дата: в этот день в Твери был формально завершен процесс ликвидации феодальной раздробленности и создания единого Русского государства» (3).



По договорам 1486 года Ивана Васильевича со своими братьями они признали старшего брата их господином, великим князем всея Руси и больше не претендовали на земли, присоединяемые к Московскому княжеству. Тогда же владетели пермских земель после очередного разгрома их отрядов московскими войсками под началом И.И. Салтыка и Ф.С. Курбского принесли официально присягнули Ивану III.



В архивах сохранилось сообщение о России, продиктованное в 1486 году в канцелярии Сфорца московским послом к герцогу Миланскому Д. Галеацо греком Георгом Перкамотой:

«Когда этого посла спросили о делах страны Российской и о ее славнейшем государе, он говорил и утверждал, что земля России вся плоская, имеет в длину не менее двух тысяч миль и немногим меньше в ширину, и что она обильно населена и имеет множество больших городов, сел и деревень, и что он проехал верхом более тысячи двухсот миль по заселенным местам, направляясь в Италию, и что при других случаях он объехал верхом более тысячи пятьсот миль, и всюду она населена настолько, что одно село или деревня так близко расположены от другого, что ходят за огнем из одного в другое. Он говорил, что в России есть большие города; среди прочих Володимир, город весьма населенный и имеющий около 60 тысяч очагов, он назвал и другие, имеющие каждый около 30 тысяч очагов, а именно: Новгород, Псков и Москва. Он сказал, что там есть много других городов, числом более 60, имеющих от 4 до 6, 8 и 10 тысяч очагов в каждом. Деревень и сел количество бесконечное, но все дома в этих краях сделаны из дерева, за исключением немногих.

Границы России на востоке распространяются до Татарии и Кавказа, с юга и частично с запада она граничит с Литвой, которая находится между Россией, Богемией и Польшей; на север от России простирается, по его словам, большая пустынная равнина и море-океан».



В начале XVI века в Московском государстве были великокняжеские владения, крупные удельные княжества, земли служилых князей и бояр, монастырские земли, вотчины и поместья детей дворянских и дворян. Земли делились на уезды, волости, станы и вотчины знати, сложившиеся в соответствии с удельными владениями, существовавшими на Руси. Уезды делились на волости, волости на станы, а станы на села, деревни и починки. Села, как правило, являлись центрами крупного землевладения. В селе XVI века было обычно полтора десятка дворов, в деревне – пять или шесть, в починке – четыре.

«На рубеже XV–XVI веков центральную власть в стране осуществляли великий князь, Боярская дума, дворцовые учреждения и дьяческий аппарат. Великий князь издавал распоряжения законодательного характера (Судебник, уставные и указные грамоты и т. п.). Ему принадлежало право назначения на высшие государственные должности. Великокняжеский суд был высшей судебной инстанцией. Наиболее значительные военные предприятия возглавлялись великим князем. Сношения с иностранными державами также находились в компетенции государя. Власть великого князя ограничивалась прочными традициями, коренившимися в патриархальности представлений о характере власти, которые имели к тому же религиозную санкцию.

Большую роль в управлении страной играло окружение Ивана III, в котором происходила борьба между различными политическими группировками. Во всех государственных мероприятиях великий князь координировал свои распоряжения с мнением членов Боярской думы, состоявшей в его время из 10–12 бояр и 5–6 окольничих. Боярство формировалось из старомосковских нетитулованных боярских родов (Кобылины, Морозовы, Ратшичи и другие) и княжат, давно потерявших суверенные права (Гедиминовичи, Оболенские, Стародубские). Влияние отдельных лиц и боярских семей в разные времена менялись. Нередко бояре попадали в опалу.

Боярство было высшей прослойкой Государева двора и играло крупную роль в политической жизни страны. Двор состоял из двух частей: «княжат» и «детей боярских» – и давал кадры военачальников и администраторов более низкого ранга, чем администраторы-бояре. Двор был основной опорой великокняжеской власти.

В период феодальной раздробленности не было существенных различий между управлением собственно княжескими и общегосударственными землями. В конце XV века в связи с созданием единого государства управление великокняжеским хозяйством все более стало обособляться от общегосударственного управления, занимая по сравнению с ним менее значительное место.

Русское государство складывалось в форме сословной монархии. Именно с конца XV века начинают оформляться сословия на Руси – феодальная аристократия с ее органом – Боярской думой, дворянство и духовенство, крестьянство и посадские люди. К началу XVI века возрожденная Россия превратилась в мощное многонациональное государство, вставшее на путь централизации. Россию этого времени характеризовали подъем экономики и культуры, развитие политических, торговых и культурных связей со многими странами Европы и Азии, невиданные дотоле внешнеполитические успехи. Вступая в XVI столетие, Россия, как и другие европейские страны, оказалась на пороге нового времени. Перед ней открывались широкие перспективы дальнейшего подъема, пути для которого намечены были в последние десятилетия предшествующего века» (34).



В 1482 году Иван Молодой женился на дочери молдавского короля Стефана Великого [Прим. 23] Елене. 10 октября 1483 года в Суздале у него родился сын Дмитрий. При великокняжеском дворе началась борьба за власть между наследниками Ивана III.

«Там противоборствовали две группировки феодальной знати. Одна из них сделала своим знаменем наследника престола Ивана Ивановича Молодого, родившегося 15 февраля 1458 года. Средоточием другой стало окружение второй супруги Ивана III «грекини» Софьи Палеолог, у которой 26 марта 1479 года родился сын Василий [Прим. 24], а 23 марта 1480 года – Юрий.

В 1477 году Иван Иванович выступает соправителем отца. В надписи так называемой Буслаевской летописи Иван III и Иван Иванович именуются «самодержцами Русской земли». Оба соправителя названы в надписи на золотом корабельнике, отчеканенном во всяком случае до 1484 года. В 1490 году наследник престола Иван Молодой заболел «камчюгою в ногах» и, несмотря на все старания доктора «мистро Леона, вызванного Софьей из Венеции, 7 марта 1490 года скончался. Нерадивого врача казнили на Болвановьи 24 апреля. В литературе высказываются догадки, что наследник престола пал жертвой династической борьбы. Что-нибудь определенное на этот счет сказать трудно. Правда, позднее курбский писал, что наследник был погублен Иваном III и Софьей. Но насколько можно верить столь пристрастному к Софье писателю? Тем временем семья Ивана III все увеличивалась: в 1481–1490 годах Софья родила еще трех сыновей и трех дочерей.

Но кто же после смерти Ивана Молодого станет наследником престола – малолетний Дмитрий-внук или сын Софьи Палеолог княжич Василий? За спиной первого стояла его мать Елена Стефановна, за спиной второго – Софья Палеолог. Борьба между этими двумя властными женщинами, опиравшимися на различные придворные группировки, еще предстояла» (34).



9 июля 1487 года московские войска под началом Д.Д. Холмского взяли Казань, вошедшую в союз с крымским ханом Менгли-Гиреем.

«Постоянно повторявшиеся вторжения в Московскую землю и грабежи казанцев заставляли московское правительство изыскивать средства к устранению этих вторжений и грабежей и вообще стать твердой ногой на восточной окраине, в высшей степени важной в торговом отношении. По этому дальновидные московские князья еще в лице первых своих представителей, а также и местные нижегородские князья старались утвердиться в низовьях Оки, расширить там свои владения на счет Мордвы, для чего привлекали сюда русский элемент дарованием разных льгот. Нужно было подчинить Казань, а для этого сначала необходимо было иметь влияние на казанские дела. При существовании в Казани сильной аристократии, там всегда много было партий, а следовательно московским князьям всегда можно было так или иначе вмешаться в тамошние дела.

В 1486 году казанский хан Ибрагим скончался. После него осталось несколько сыновей, из которых старший Алегам был от первой жены, а следующий за ним по старшинству, Магмет-Аминь – от другой. Около этих сыновей образовалось по партии, из которых каждая, естественно, желала видеть на Казанском царстве своего представителя. Партия Алегама была сильнее: его поддерживали ногаи, и он занял престол отца, что не по душе было Ивану Васильевичу. Тогда Магмет-Аминь, руководимый своей партией, уехал в Москву к великому князю, назвал его своим отцом и просил помощи в борьбе его с Алегамом. Ивану Васильевичу не пришлось долго ждать повода ко вмешательству в дела казанские: в 1485 году казанские вельможи, сторонники Мегмет-Алиня, извещали великого князя, что они «воюют» с своим царем, который, зазвав их к себе на пир, хотел всех их перерезать, вследствие чего они убежали «в поле». Иван Васильевич воевод своих, князей: Даниила Димитриевича Холмского, Александра Васильевича Оболенского, Семена Ивановича Ряполовского и Семена Ивановича из ярославских князей; в след за ними отпущен был и Магмет-Аминь. Алегам выступил против московских воевод, бился с ними, но должен был бежать и затвориться в городе. Воеводы осадили Казань, но осада медленно вела к цели, потому что оставшийся вне города князь Алгазый часто нападал на москвичей». Наконец его удалось оттеснить за Каму, после чего Алегам уже не мог держаться в Казани, выехал из города и отдался воеводам великого князя. Это было в июне 1487 года. Таким образом Иван Васильевич посадил на Казанском царстве Магмет-Аминя «из своей руки». Алегам с женой сослан был в Вологду» (100).

«Казанское взятие 1487 года было событием огромного значения. Хотя тогда и не последовало непосредственного включения Казани в состав Русского государства, но с тех пор, несмотря на противодействие части татарской знати, Казань входит в фарватер русской политики» [Прим. 25] (34).

В 1487 году Иван III отправил в Италию своих послов с сообщениями о казанской победе.

«Мануил и Дмитрий – сыновья Иоанна Раля, грека, выехавшего на службу к Ивану III. В 1488 году Мануил и Дмитрий были отправлены послами в Италию – Рим, Венецию, Милан – с известием о взятии Казани. Еще одной целью их посольства явилось приглашение в Россию мастеров.

Вторично Дмитрий Ралев был отправлен в Италию в 1499 году, вернулся в 1504 году с иностранными мастерами.

Сохранилась верительная грамота послов Ивана III папе Александру VI:

«Аолександру папе, пастырю и учителю римской церкви. Иоанн, Божиею милостью государь всея Русии и великий князь владимирский и московский, и новгородский, и псковский, и тверский, и югорскии, и вятцкий, и пермский, и болгарскии и иных. Послали есмя до тебя послов своих Дмитреа Иванова сына Ралева, да Митрофана Карачарова, а что учнут тебе от нас говорити, и ты бы им верил, то есть наши истинные речи.

Писан на Москве, лета 7007, февраля» (6).



В 1489 году после похода на Хлынов московского войска во главе с Д.В. Щеней к Москве официально была присоединена Вятка, платившая дань Москве еще при сыне Дмитрия Донского.

«В 1485 году вятчане отступили от великого князя во время похода московских войск к Казани. Иван Васильевич, 11 июня 1489 года, когда Казань уже покорилась ему, отправил на вятчан 16-тысячную рать, которой предводительствовали воеводы Даниил Щеня и Григорий Морозов. В половине августа они подступили к Хлынову. Вятчане, лучшие люди, вышли к воеводам с челобитьем: просили не воевать Вятской земли, обещаясь покориться великому князю на всей его воле, давать ему дань и служить. Воеводы требовали от всех жителей присяги и выдачи головами главных крамольников: Аникеева, Лазарева и Богодайщикова; вятчане просили сроку подумать об этом: два дня они думали, а на третий отказали в выдаче помянутых лиц, Тогда воеводы начали готовиться к приступу: приказали обнести город плетнями, плетни обмазать смолой и обложить березовой корой. Только после этого вятчане надумали выдать крамольников. Здесь для уничтожения духа вольности и более тесного слития этого края с Москвою употреблены были те же средства, какие употреблены и по отношению к Новгороду: отсюда вывели в Московскую землю лучших земских людей и купцов с их семействами; земских людей поселили в Боровске и Кременце, а купцов – в Дмитрове; остальных жителей привели к присяге; Аникеев и его товарищи были биты кнутом и повешены» (100).



20 сентября 1491 года был схвачен с семьей и боярами брат Ивана III Андрей Васильевич, обвиненный в нарушении докончания с Иваном III. В ноябре 1493 года Андрей умер «в железах».

«Из родных братьев своих Иван Васильевич в особенности недолюбливал Андрея Васильевича Углицкого, может быть, потому, что он, пользуясь особенною любовью матери, вел себя самостоятельнее других братьев по отношению к старшему брату. Но в 1485 году июля 4-го Мария Ярославна скончалась, и последняя связь, еще несколько единившая братьев в их взаимных отношениях, порвалась. В следующем 1486 году, по завоевании Твери, Иван Васильевич заключил новые договоры с братьями; по этим договорам братья обязывались не вступаться в уделы: Верейский, Дмитровский, Тверский и в Вологду, принадлежавшую Андрею Васильевичу меньшому, и не сноситься с Литвой, с изменником Михаилом Борисовичем, беглым князем тверским, с Новгородом и Псковом. Вообще, великий князь стал по отношению к братьем более прежнего недоверчив. Андрей Васильевич мог догадываться, что рано или поздно ему придется поплатиться своим уделом, а может быть и свободой, и потому должен был видеть единственное спасение в бегстве из Московской земли. В 1488 году боярин Андрея Васильевича Образец «скоромоли» своему князю, что Иван Васильевич хочет схватить его. Перепуганный Андрей хотел тайно бежать из Москвы, но одумавшись, обратился к князю Ивану Юрьевичу Патрикееву с просьбой узнать, зачем великий князь хочет схватить его. Иван Юрьевич хотя и в большой силе был при дворе, но отказался от исполнения такого щекотливого поручения. Тогда Андрей лично явился к брату за объяснением. Иван Васильевич «клялся ему небом и землею и богом силным творцем всея твари, что ни в мысли у него того не бывало. По розыску оказалось, что великокняжеский боярский сын, Мунт Татищев, «сплоха пришед пошутил» с Образцом относительно его князя, а Образец, бывший в немилости у Андрея, желая подслужиться, передал последнему эту плохую шутку Татищева. Великий князь приказал предать Татищева торговой казни и вырезать язык, но митрополит «отпечалова его». В 1491 году в мае в Москву пришла весть, что ордынские цари, Сеид-Ахмет и Шиг-Ахмет, идут на друга великого князя, крымского хана Менгли Гирея. Иван Васильевич послал на ордынцев воевод своих; князьям Борису и Андрею Васильевичам, братьям великого князя, также было приказано послать своих воевод. Но Андрей углицкий не исполнил этого приказания, и в следующем году 20-го сентября, когда он приехал в Москву и посетил великого князя, последний приказал схватить его и заключить в Москве на казенном дворе, а детей его отправить в заключение в Переяславль. Таким образом и Углицкий удел был присоединен к Москве» (100).



С начала 1490-х годов в службу Ивану Васильевичу III начали переходить князья западно-русских областей, принадлежавших тогда Польше и Литве – Черниговские, Воротынские, Белевские, Вяземские, Одоевские, Новосильские, Новгород-Северские [Прим. 26]. Вместе с ними, в результате долгих войн Московского государства с Польшей и Литвой, к России вернулись девятнадцать городов и семьдесят волостей. При переходе к Ивану III западно-русские князья не становились подданными Великого князя всея Руси, а получали специальное звание «служилых князей», сохранявших владетельные права на свои уделы и не имевших никакого московского чина. Однако через некоторое время после присоединения западно-русских уделов к Москве черниговские и смоленские князья получили чины бояр. Только Иван Воротынский получил почетный титул «слуги» [Прим. 27].

«Отношения между московским и литовским государствами находятся в связи с их отношениями к татарам, особенно золотоордынским и крымским. Каждый из представителей помянутых государств старался привлечь на свою сторону того или другого хана и посредством его действовать во вред своему противнику.

Поводы к столкновениям с Литвой часто подавали мелкие пограничные князья, находившиеся в подручничестве или Москвы или Литвы.

Есть известие, что король Казимир подослал в Москву, как бы на службу к великому князю, князя Лукомского, которого приводил к крестному целованию на том, чтобы великого князя московского «убити, или окормити зелием, да и зелие свое с ним послал, и то зелие у него (Лукомского) выняли». Князь Лукомский и замешанный в его дело латинский толмач, поляк Матиас, в 1493 году были казнены вместе с братьями Селевиными, которые подверглись казни за переписку с Александром Казимировичем.

Переходы князей из Литвы в службу московского князя продолжались. Между тем 25 июля 1492 года скончался Казимир и польский престол занял старший сын его Альберт, а литовский – младший, Александр Казимирович [Прим. 28] (100). В том же году против Нарвы на Девичей горе была заложена новая крепость Иван-город – первый русский порт на Балтийском море.

После длительных военных действий 5 февраля 1494 года был заключен мир между победившей Москвой и Литвой. Иван Васильевич жаловал активно участвовавших в войне западно-русских князей их же вотчинами. «Вязьма, Тешилов, Рославль, Венев, Мстиславль, Таруса, Оболенск, Козельск, Серенск, Новосиль, Одоев, Воротынск, Перемышль, Белев, Мещера оставались за Москвой; Смоленск, Любутск, Мценск, Брянск, Серпейск, Лучин, Мосальск, Дмитров, Лужин и другие места по реку Угру – за Литвой; кроме того, литовский князь обещал признавать титул великого князя московского, как государя всея Руси, если он не будет требовать Киева» (100). Тогда же литовский великий князь Александр Казимирович заочно обручился с дочерью Ивана III Еленой [Прим. 29].

«Заключение мирного договора для России было велико. Граница с Литовским княжеством на западе значительно отодвигалась. Создавалось два плацдарма для дальнейшей борьбы за русские земли: один был нацелен на Смоленск, а другой вклинивался в толщу северских земель» (34).



Власть, государственный строй и система управления Московского царства только в начале XV века учитывали вековые традиции Киевской Руси и Владимиро-Суздальского княжества.

«Наследование господствует в XIV и XV веках. Здесь разумеется наследование по закону (обычаю) и именно родовое – в порядке старшинства. Но в Москве в XIV веке фактически (по неимению других сыновей) утверждается преемство семейное (от отца к сыну); в XV веке этот последний порядок утверждается принципиально и потому вступает в борьбу с началом родового преемства; последняя и решительная борьба дяди (сына Донского Юрия Дмитриевича) с племянником (внуком Донского Василием Темным) кончилась победою семейного начала. В государственном праве утверждается порядок единонаследия. Наследование по закону соединяется в московском государственном праве с наследованием по завещанию. В XIV и XV веках участие народа в передаче власти не осуществлялось. Необходимая же форма участия населения в этом акте есть крестное целование (присяга), которое из обоюдной присяги князя и народа в начальном периоде теперь переходит в присягу подданных по предписанной форме – служилых и тяглых; для первых излагались специальные обязанности политические (членов думы) и служебные, для вторых – общегражданские» (52).

Русские историки XIX века писали о нарождающейся царской власти:

«Из составных элементов, образующих правящую власть в древнерусских княжениях, раньше других утратил значение элемент демократический, в значительной мере под влиянием татарского порабощения, сопровождавшегося опустошением страны и разорением населения. Потрясенный хозяйственный быт свободного населения ставил грозный вопрос о насущном хлебе, а не об участии в управлении страной.

Впервые в новой пасхалии 1492 года митрополит Зосима назвал Ивана Васильевича III «государем и самодержцем всея Руси, новым царем [Прим. 30] Констянтином новому граду Константина – Москве». Новая политическая теория о русском царстве, заступившем место Византийской империи, окончательно сформулирована в посланиях старца Филофея. Он пропагандировал мысль, что престол вселенской и апостольской церкви имеет теперь представительницей церковь Успения пресвятой Богородице в богоспасаемом граде Москве, просиявшую вместо римской и константинопольской, «иже едина во вселенной паче солнца светится», так как церкви старого Рима пали «неверием аполлинариевы ереси», церкви же второго Рима (Константинополя) «агаряне внуцы секирами и оскордами разсекоша двери» за то, что греки «предаша православную греческую веру в латынство». Соответственно этому и московский государь явился «браздодержателем святых Божиих престол» вселенской церкви, единственным во всей поднебесной царем христиан, во едино царство которого по пророческим книгам сошлись все пришедшие в конец царства, и что «два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быть» (107).

«В 1498 году в первый раз появляется венчание, совершенное Иоанном III над своим внуком Дмитрием, то есть возложение «венца» (короны) и барм и (со времени Феодора Иоанновича) вручение скипетра; при Василии Ивановиче Шуйском введена новая регалия – держава; при Феодоре Алексеевиче – облечение в порфиру и произнесение исповедания веры. В церковном отношении (религиозные обряды, несомненно, совершались при вступлении нового князя с древних времен) важнейшим актом было возложение барм (перед которым совершалось «рукоположение», как и при посвящении в церковный сан), в государственном – возложение венца. В XVII веке к венчанию присоединилось миропомазание. Власть великого князя и царя именуется в этом периоде самодержавием [ПРИМ. 31], чем обозначается не только единоличность ее, но и неограниченная полнота прав. В Московском государстве с установлением единодержавия параллельно и постепенно устанавливается и самодержавие, заметным образом со времени Дмитрия Донского. Оно слагается фактически при Иване III и его сыне Василии, а теоретически при Иоанне IV» (52).



В начале зимы 1498 года Иван III решил объявить официального наследника Московского государства.

«Последние годы XV века – время наибольшего успеха той придворно-политической группы, которая была связана с ересью. Победа сторонников Елены и Дмитрия над Софией и Василием была ознаменована внушительной демонстрацией. Зимой 1498 года Дмитрий Иванович в Успенском соборе в присутствии деда (которому по этому случаю несколько раз именовали «царем»), митрополита и почти всех русских епископов (исключая Геннадия новгородского) был торжественно венчан шапкой Мономаха – эмблемой, которая до этого ни разу не фигурировала в истории, но которой с этого момента суждено было стать символом московского самодержавия.

Венчание Дмитрия шапкой Мономаха, демонстрировавшее могущество самодержавной власти, совпало с другим важным мероприятием по укреплению централизованного государства: в конце 1497 – начале 1498 годов вошел в силу первый общерусский правовой кодекс, созданный после «Русской правды» – «Судебник» Ивана III» [Прим. 32] (46).

Именно после этого было создано «Сказание о князьях владимирских», говорящее о венчании «мономаховым венцом» русских князей как продолжателей цезарского рода [Прим. 33].

«Возникнув уже в 1484–1486 московский кружок еретиков достиг наибольшего влияния в 90-х годах. Участие в ереси близких к великому князю лиц, знакомство с нею самого князя, подозрительная роль митрополита Зосимы (до 1494 года) – все это делало еретический кружок в те годы большой силой в Москве. Мы обладаем сведениями о связи этого кружка с политической борьбой того времени, – с борьбой за власть при дворе Ивана III. Мы уже знаем, что в состав еретического кружка входила сноха великого князя Елена Стефановна, вдова старшего сына Ивана III Ивана Ивановича. Поскольку Иван Иванович (умерший в 1490 году) носил титул великого князя и был соправителем отца, оставшийся после него сын Дмитрий мог считаться законным наследником престола. Но у Дмитрия был соперник – его дядя, второй сын Ивана III Василий. Оба претендента были в 90-х годах еще достаточно юны; активную роль в борьбе за престол играли их сторонники и матери – Елена Стефановна и Софья Палеолог [Прим. 34].

В 1497 году тайная борьба за власть перешла в открытую. Зная, что Иван III склоняется к признанию наследником внука, сторонники Софии и Василия устроили заговор. Обстоятельства этого заговора, тщательно затемненные в летописях времени Василия III и Ивана IV (эти записи говорят не о заговоре, а о несправедливой опале Ивана III на жену и сына «по дьяволю действу и лихих людей совету»), известны нам благодаря случайно сохранившемуся отрывку летописи конца княжения Ивана III. Из этого отрывка мы узнаем, что сторонники Василия решили воздействовать на великого князя силой: Василий должен был решительно порвать с отцом, «отъехать от него», захватить Вологду и Белоозеро и ограбить там великокняжескую казну. Заговор не удался: узнав о нем заранее, Иван III казнил участников заговора – Елизарова-Гусева, Скрябина-Травина, Поярка, князя Палецкого и других, сына и жену подверг опале, а Дмитрия торжественно короновал» (46).



4 февраля 1498 года в Москве впервые состоялась коронация внука Ивана III Дмитрия Ивановича.

«Нижеследующее описание, которое я достал не так-то легко, наглядно изобразит тебе обряд, коим венчаются на царство государи московские. Этот обряд применен был великим князем Иваном Васильевичем, когда он, как я упоминал уже раньше, ставил внука своего Дмитрия великим князем и монархом Руссии.

Посреди храма Пресвятой Девы воздвигается помост, на котором помещают три седалища, т. е. для деда, внука и митрополита. Точно так же ставят особого рода возвышение, называемое у них налоем, на котором полагают княжескую шапку и бармы, т. е. княжеское украшение. Затем к назначенному времени являются облаченные в торжественное одеяние митрополит, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены и весь духовный собор. При входе великого князя с внуком в храм дьяконы поют, по обычаю, «Многая лета» одному только великому князю Ивану. После этого митрополит со всем клиром начинает петь молебен Пресвятой Деве и святому Петру-исповеднику, которого они, согласно своему обычаю, именуют чудотворцем. По окончании молебна митрополит, великий князь и внук восходят на дощатый помост, и первые двое садятся на поставленные там седалища, а внук меж тем останавливается у края помоста. Наконец великий князь начинает говорить так: «Отче митрополит, по божественной воле, по древлему и соблюденносу доселе великими князьями, нашими предками, обычаю, великие князья-отцы назначали своим сыновьям-первенцам великое княжение, и как по их примеру родитель мой великий князь при себе благословил меня великим княжением, так и я при всех благословил великим княжением первенца моего Ивана. Но как по воле Божией случилось, что оный сын мой скончался, оставив по себе единородного Дмитрия, которого Бог даровал мне вместо моего сына, то я равно при всех благословляю его, ныне и после меня, великим княжением владимирским, новгородским и прочая, на которые я благословил и отца его».

После этого митрополит велит внуку приступить к назначенному ему месту, благословляет его крестом и велит диакону читать молитвы диаконов, а сам меж тем, сидя возле него и также наклонив голову, молится. По окончании этой молитвы митрополит велит двум архимандритам подать ему бармы, покрытые вместе с шапкою неким шелковым покровом (который они называют ширинкою). Затеи он передает их великому князю и знаменует внука крестом. Великий же князь возлагает их на внука. Потом митрополит говорит: «Мир всем». Наконец подает он великому князю княжескую шапку, принесенную по приказу митрополита двумя архимандритами. Затем, когда великий князь возлагал шапку на главу внука, его благословляли рукою сперва митрополит, а потом, подступая, архиепископ и епископы. Совершив это по чину, митрополит и великий князь приказывают внуку сесть с ними рядом и, помедлив немного, встают. Между тем, диакон начинает литанию: «Помилуй нас, Господи», именуя великого князя Ивана; другой хор в свою очередь упоминает про великого князя внука, Дмитрия, и иных по обычаю. По окончании сего митрополит, архиепископ, епископы и все собрание подходят по порядку к великим князьям и почтительно их поздравляют. Подходят и сыновья великого князя, кланяясь и поздравляя великого князя» (22).



В январе 1499 году Иван III фактически отстранил внука Дмитрия, хотя официально и считавшегося наследником, от управления страной [Прим. 35], ближайшие советники московского государя князья Патрикеевы и Ряполовские подверглись опале, а сын Ивана Василий Иванович 21 марта 1499 года стал великим князем – соправителем отца. Причин опалы Дмитрия, Ряполовских и Патрикеевых исторические источники не содержат [Прим. 36].

«В лето 7007 генваря князь великии велел поимати бояр своих, князя Ивана Юрьевича с детми, да князя Семена Ивановича Ряполовского; и велел казнити князя Семена Ивановича Ряполовского, отсекоша ему главу на реце Москве, пониже мосту, февраля 5, во вторник; а князя Ивана Юрьевича пожаловал от казни, отпустил его в чернцы к Троици, а сына его, князя Василия Ивановича Кривого, отпустил в монастырь в Кириллов на Белоозеро».

«Опала в январе 1499 года Ряполовского-Патрикеевых была так или иначе связана с внешнеполитическими делами, – известное замечание Ивана III о «высокоумничании» Ряполовского и Патрикеева имеют ввиду, несомненно, их дипломатическую деятельность: замечание это содержится в инструкции послам в Польшу и призывает этих вести себя «попригожу» и «поберечь себя», в отличие от С.И. Ряполовского и В.И. Патрикеева (участников более раннего посольства), которые «высокоумничали» (46).

В 90-е годы XV века именно С.И. Ряполовский, Патрикеевы и их окружение (Заболоцкие, дьяки Ф. Курицын, А. Майко) осуществляли курс политики Ивана III. Их падение означало поражение той политической линии, за осуществление которой боролись Ф. Курицын и его сподвижники.

«Непосредственная причина падения Ряполовского и Патрикеевых – крах политики умиротворения. Мирный договор 1494 года не принес решения больной проблемы русско-литовских отношений. Значительная часть русских и белорусских земель продолжала оставаться в пределах Великого княжества Литовского. Задача их воссоединения в едином государстве отвечала насущным интересам России. В таких условиях после 1495 года С.И. Ряполовский и Патрикеевы были фактически устранены от переговоров с князем Александром. Весь 1498 год, предшествовавший падению этих когда-то всесильных вельмож, наполнен русско-литовскими спорами, которые разрешились в конечном счете только новой войной. Таковы были обстоятельства, вызвавшие в 1499 году падение С.И. Ряполовского и патрикеевых и приход к власти Василия Ивановича» (34).

Интересную версию смены наследников привел К.В. Базилевич в своей работе «Внешняя политика Русского централизованного государства»:

«Примирение Ивана III с Софьей и объявление сына Василия «великим князем» выходили за область семейных и династических интересов. Ссора Ивана III с матерью и родным братом литовской великой княгини (его дочери Елены. – А.А.) легко могла быть использована Александром Казимировичем и литовским панством во враждебных целях. Они могли это истолковать как слабость противника, раздираемого внутренними несогласиями, как доказательство несправедливости требований к своему зятю, осуждавшихся даже собственной супругой и сыном. Возможно, что этим в известной мере объясняется неуступчивость, проявленная в эти годы Александром Казимировичем в отношении исполнения условий брака. В этой обстановке наречение Василия Ивановича «великим князем», при одновременном существовании другого великого князя, Дмитрия, а также представление ему в «великое княжение» пограничных с Литвой Новгорода и Пскова должно было иметь больше внешнеполитическое, нежели внутреннее значение» (8).



В 1499–1500 годах по указу Ивана III московские отряды «ходили за Урал – на Югру» и Крайний Север Азии.

«Усиление в Москве интересов к восточным землям и народам в конце XV века было одним из результатов успешной борьбы с обломками Золотой Орды. Освоение московской властью Северного Поморья открывало пути в Зауралье на «великую реку Обь», на нижнем течении которой лежала известная еще новгородцам Югра (походы 1465, 1483 годов. – А.А.).

Следующий и, по-видимому, уже с наибольшими силами поход на Югру был предпринят в 1499–1500 годах. В нем участвовали ратные люди, набранные исключительно из северных уездов, знакомые с суровыми природными условиями и трудностями пути по безлюдным пространствам Заполярья.

Перейдя через Уральские горы – Камень, четырехтысячное русское войско во главе с воеводами Семеном Курбским, Петром Ушатым и Василием Гавриловым, достигнув Оби, двинулись вниз по течению реки. По рассказам, записанным Герберштейном от участников экспедиции, при устье Оби стояла «Золотая старуха». «Золотая баба, то есть Золотая старуха, – сообщает Герберштейн, – есть идол, находящийся при устье Оби, в области Обдоре, на более дальнем берегу. Рассказывают, или выражаясь вернее, баснословят, что этот идол «Золотая старуха» есть статуя, в виде некоей старухи, которая держит в утробе сына, и будто там уже опять виден еще ребенок, про которого говорят, что он ее внук. Кроме того, будто бы она там поставила некие инструменты, которые издают постоянный звук на подобие труб».

Область, обследованная экспедицией 1499–1500 годов, может быть приблизительно ограничена рекой Сосвой на юге и низовьями Оби, но лишь до впадения ее в море (Обскую губу) – на севере. По словам участников экспедиции, все народы, жившие в этом районе до «Золотой старухи», считались данниками великого князя.

Экспедиция 1499–1500 годов имела большое политическое и научное значение. Она выяснила полную возможность сообщения с бассейном реки Оби и покорения местного населения. В этом смысле она проложила пути, которыми пошло в XVI веке русское продвижение на восток от Урала. Вместе с тем, экспедиция собрала первые достоверные сведения о «Югорской земле» и внесла крупный вклад в состояние географических знаний о совершенно не обследованном ранее крайнем севере Азиатского континента» [Подробнее смотри: А. Андреев. Строгановы. История рода. X–XX века.] (8).

Усилению Московского государства способствовало и развитие внешней торговли, поощряемой Иваном Васильевичем III [Прим. 37].

«В конце XV века начинаются постоянные контакты Москвы с Закавказьем и Средней Азией. Весьма интересные и очень краткие сведения о прикаспийских странах находятся в известном сказании тверского купца Афанасия Никитина – «Хождение за три моря» (1466–1472 годы. – А.А.). Само путешествие Афанасия Никитина, исключительное по смелости, упорству, широким интересам и патриотическому чувству, стало возможным потому, что путь по Волге в Каспийское море был хорошо известен на Руси – Афанасий Никитин начинал свое путешествие в компании русских купцов, направлявшихся в Дербент.

Обычно торговые люди ради большей безопасности совершали поездки группами, присоединяясь к отправлявшимся или возвращавшимся посольствам. Хотя Афанасий Никитин ехал «милостью» тверского князя Михаила Борисовича, но ему потребовалось разрешение великого князя Ивана III «всея Руси». Купцы присоединились к московскому послу Василию Папину, который направлялся с кречетами от великого князя к Ширван-шаху Фаррух-Ясару вместе с его послом Асамбегом (Хасан-бек), возвращавшимся из Москвы. Однако присутствие послов не избавило караван от опасностей вооруженного нападения со стороны владельца Хаджи-Тархана (Астрахани) султана Касима. Люди последнего настигли караван в устье Волги, ограбили купцов и захватили четверых русских людей. Дальнейший путь до Дербента продолжали на двух судах: на большом плыл Хасан-бек с тезиками и десятью русскими; на другом, малом, находилось шесть москвичей и шесть тверичей. Малое судно было разбито бурей о берега, а высадившиеся с него люди – захвачены кайтакими (княжество Кайтак находилось к северу от Дербента). Благодаря заступничеству московского посла Василия Папина перед Ширван-шахом, захваченные кайтаками в плен русские торговые люди были освобождены, но имущество им не было возвращено. «и мы, – сообщает Афанасий Никитин, – заплакав да и разошлися кой куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел, куды его очи понесли, а иные остались в Шемахе, а иные пошли работать к Баке». Сам Афанасий Никитин через Мазендаран, Керман и Гурмыз отправился в далекую Индию, став одним из первых европейцев, описавших эту страну» (8).



В конце XV века были созданы постоянные пути сообщения в Московском государстве – ямская гоньба.

«С самых первых известий о регулярной ямской гоньбе (организованной системы сообщения, где заранее заготовленные подводы и лошади всегда на известных пунктах ждут требования и где существуют специальные лица, ведающие распорядок по этому делу), она представляется во многих отношениях устроенной по образцу татарских почт. Как и в Золотой Орде, гнали от перегона до перегона; как и там, на каждом перегоне специальные лица должны были заботиться о доставлении едущим лошадей, корма, проводников; как и там, порядок езды определялся особыми грамотами, которые назывались у нас подорожными грамотами; наконец, как и там, устанавливалось правило, что лицо, пользующееся подорожной, почитается едущим по приказанию государя, а следовательно, не должно быть ни в каком случае задерживаемо».

Сохранилась подорожная великого князя Ивана III, выданная в 1504 году толмачу Селе, везшему из Москвы посла Максимилианова Юстуса Кантингера:

«…чтобы есте давали по дорозе от Москвы до Волочка по ямом ямщиком, Селе толмачу, на Максимилианова на королева человека на Юдока на Кантингера две подводы простых, да третью подводу с телегою и с проводником, да тремя бы есте сокольником: Сенке, да Ивашку, да Гриде давали три-же подводы простых, а Селе бы есте толмачу давали две подводы простых, да третью подводу под корм с телегою и с проводником. А от Волочка мстою рекою до Новагорода по ямам ямощиком и всем людем без оманы чей кто ни буди, чтобы есте давали Селе толмачу суды и гребцов под них, и кормника, и под кречаты, и под их рухлядь, и под корм. А из Новагорода до Иванагорода по ямом ямощиком чтобы есте давали Селе толмачу на Юдока, на жида, и соколником, и самому Селе подводы простые и с теленами и с проводники под рухлядь и под корм по тому ж. А как поедет Селя и соколники, и до Москвы давали пять подвод от яму до яму; не издержав ни часу, по сей моей грамоте».

Время появления у нас первых ямов, то есть определенных пунктов, специальных станций для перемены лошадей, регулярная гоньба велись по различным дорогам при Иоанне III. Во-первых, до нас дошли несколько подорожных его времени; во-вторых, великий князь в духовной грамоте своей завещал детям: «А сын мой Василей в своем великом княженье держит ямы и подводы на дорогах по тем местам, где были ямы и подводы при мне. А дети мои Юрии с братьею по своим отчинам держат ямы и подводы на дорогах по тем местам, где были ямы и подводы по дорогах при мне. Известно также, что во времена Иоанна была особая должность ямского дьяка. Есть основания думать, что Иоанн III ставил учреждение ямов в свою личную заслугу. Мы заключаем это из рассмотрения его духовного завещания: где говорится о чем либо исстари существовавшем, употребляется выражение «по старине», а где говорится о чем-либо вновь заведенном, употребляется выражение «как было при мне».

По некоторым дорогам в известном расстоянии друг от друга были учреждены станции, называвшиеся ямами, имевшие значение пунктов, куда окрестное население должно было выставлять определенное количество подвод; сюда же населением доставлялся и корм. Если ям стоял на судоходной реке, то, во время судоходства, послов, гонцов и ездоков великого князя отпускали на судах, давая гребцов и кормчих. Каждым ямом заведывали ямщики; самую же гоньбу гнали те, чья очередь была доставлять на ямы подводы. Ям состоял из ямского двора, заключавшего в себе два-три избы, сенника и конюшни. Обыкновенно к ямскому двору прирезывалась пашня и земля под сенокос; земли эти отдавались ямщикам. Уже в 1489 году мы видим ямы от Москвы до Новгорода. В 1493 году была уже ямская дорога от Новгорода до псковского рубежа. В 1491 году были уже ямы от Москвы до Мурома, до Можайска, в 1502 году – до Серпухова, Калуги, Брянска, в 1503 году – до Воротынска и Новгорода-Северского» (26).



Весной 1500 года началась новая русско-литовская война. «В 1500 году к великому князю перешли в подданство князья Семен Иванович Бельский, Семен Иванович Можайский и Василий Иванович Шемякин, владевшие Бельском, Черниговом, Стародубом, Гомелем, Любечем, Рыльском и Новгород-Северским. Иван Васильевич принял их и послал к литовскому князю Телешева объявить ему об этом и сказать, чтобы он не вступался в отчины этих князей; в то же время Телешев должен был вручить Александру разметную грамоту. Таким образом между Москвой и Литвой – последовал полный разрыв» [Прим. 38] (100).

Решающее сражение произошло у города Алексина на притоке Тросны реках Селни и Ведроши.

«Сначала сражение складывалось успешно для гетмана Острожского. Ему удалось разбить передовой отряд русских, который переправился к основным силам на правый берег Ведроши. Но и за рекой литовские войска продолжали громить остатки передового отряда, не успевшие отойти к войску, находившемуся за Тросной. Затем военные действия временно прекратились, и противники «стояша много дни» по обе стороны Тросны. Наконец, перейдя по мосту через Тросну, гетман вступил в бой с главными силами русских, которые возглавлял князь Д.В. Щеня. Удар, нанесенный засадным полком, оказался решающим. Битва продолжалась шесть часов. Литовцы не выдержали натиска и поспешно отступили. Уничтожив мост через Тросну, русские начали добивать остатки их отрядов на левом берегу реки. Окончательное уничтожение литовской армии произошло на небольшой речушке Полме (впадающей южнее устья Селни в Тросну). Именно здесь 14 июля 1500 года и были взяты в плен гетман и другие литовские воеводы. Цвет литовского воинства или погиб, или сдался в плен.

Итоги военных действий за 1501–1502 годы можно оценивать как установление известного равновесия сил (в 1501 году московские войска воеводы Данилы Щеня разгромили выступившие на литовской стороне орденские войска Вальтера фон Плетенберга, понесшие большие потери. – А.А.) Александр Казимирович не имел реальных возможностей для продолжения войны с Россией, а стареющего Ивана III все больше начинали беспокоить вопросы престолонаследия и внутреннее положение страны. Это создавало условия для начала мирных переговоров. В 1503 году Иван III «начал изнемогать» – часто болеть. С миром надо было спешить.

Территориальный вопрос был самым трудным. В первоначальный список городов и волостей, которые должны были остаться в составе Русского государства, уполномоченные Ивана III Яков Захарьич, Г.Ф. Давыдов и казначей Дмитрий Владимирович включили даже те волости, которые не были заняты русскими. После длительных споров текст договора 28 марта был составлен и летом 1503 года подписан обеими сторонами. Под власть Ивана III переходила огромная территория, составлявшая почти треть земель Литовского княжества. С Россией воссоединялись не только земли, населенные русским народом, но и часть украинских и белорусских земель. Договор 1503 года, явившийся эхом победы при Ведроши, был крупным успехом русской дипломатии» (34).



11 апреля 1502 года Иван III заключил под стражу своего внука Дмитрия и его мать Елену – «положил опалу на внука своего, великого князя Дмитрея Ивановича, и на его матерь, великую княгиню Елену, за малое их прегрешение, с очей сосла и в крепости посади и до их смерти. Того же месяца апреля 14 пожаловал своего сына Василья, благословил и посадил на великое княжение володимерское и московское и учинил его всеа Руси самодержцем». С. Герберштейн со ссылкой на русские источники объясняет падение Дмитрия тем, что Софья Палеолог «побудила мужа лишить монархии внука Димитрия и поставить на его место Василия (в тексте ошибочно Гавриила. – А.А.). Ибо по убеждению жены князь заключает Дмитрия и тюрьму и держит его там». Это сообщение близко к записи Краткого Погодинского летописца: в 1500 году «князь великий нача думати со княгиней Софьей, и возвратиша его, Василия, и даша ему великое княжение» (34).

«Кратковременный триумф Дмитрия-внука (коронация 1498 года) вскоре сменился опалой его видных сторонников. В 1500 году сошел со сцены Ф.В. Курицын. В 1502 году его покровители – Дмитрий-внук и княгиня Елена Стефановна оказались в темнице. 17 апреля 1503 года умерла Софья Палеолог. О событиях 1504 года сохранилось краткое сообщение свода 1508 года: «Тоя же зимы князь великии Иван Васильевич и князь великии Василий Иванович всея Русии с отцем своим, с Симоном-митрополитом, и с епископы, и с всем собором и обыскаша еретиков, повелеша их лихих смертною казнию казнити; и сожгоша в клетке диака Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, декабря 27, а Некрасу Рукавову повелеша язык урезати и в Новегороде в Великом сожгоша его. И тое же зимы архимандрита Касияна Оурьевского сожгоша, а иных в заточение разослаша, а иных по монастырям» (34).

Исследователи этого периода русской истории Н.А. Казакова и Я.С. Лурье писали в своей работе «Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века, вышедшей в 1955 году в Москве:

«Окончательный разгром московского еретического кружка был связан с политической борьбой при Иване III. Внешними признаками начинающегося поражения еретиков может служить падение наиболее влиятельных членов кружка. В первые годы XVI века исчезает с исторической сцены Федор Курицын. Еще в 1500 году он вел переговоры с литовским послом Петряшкевичем, а после этой даты его имя в источниках не встречается. Исчезновение «начальника еретиков» было, вероятно, как-то связано с падением влияния наиболее привилегированной участницы еретического кружка Елены Стефановны, матери Дмитрия – наследника престола. Уже в 1499 году Иван III сделал первую уступку своему опальному сыну – «вины ему отдал» и назначил его великим князем Новгорода и Пскова, оставив великое княжение Московско-Владимирское за внуком. Однако такое разделение власти между наследниками носило компромиссный характер и вызывало серьезные недоумения. Недовольный Василий предпринял новый заговор, во многом сходный с заговором 1497 года: он снова попытался отъехать, но на этот раз к литовской границе, где в это время шли военные действия. В 1500 году, как мы узнаем из неизданного краткого летописца: «Князь Василе, сын великого князя Ивана, хотя великого княжения и хотев его истравить на поле на Свинском у Самсова бору и сам побежа в Вязму своими советники». Новая попытка «отъезда» имела больше успеха, чем первая: «Иван III вновь привлек к власти мать Василия III – «нача думати со княгинею Софиею», вернул отъехавшего было Василия – «возвратиша его и даша ему великое княжение под собою, а князя Дмитрия поимаша и с материю княжною Еленою». Уже с августа 1501 Василий Иванович именуется в грамотах «великим князем всея Руси». Опала и арест Елены и Дмитрия произошли в апреле 1502 года.

Мотивировка этой опалы нам не известна: на настойчивые запросы соседних государей (отца Елены Стефана молдавского, Александра литовского, крымского хана Менгли-Гирея) о причинах смены наследника. Иван III отвечал только: «Который сын отцу служит и норовит, отец того боле и жалует, а который не служит и не норовит, того за что жаловать».

После падения Елены Иван III специально несколько раз приглашал к себе Иосифа Волоцкого [Прим. 39] и имел с ним беседу «о церковных делех» вообще и о «новгородских еретиках» в частности.

Сохранилось письмо Иосифа Волоцкого духовнику великого князя Митрофану:

«Около 1503 года. Послание Иосифа Волоцкого Архимандриту Андрониковскому Митрофану.

Государя нашего великого князя Ивана Васильевича всея Руси духовнику, господину архимандриту Андроникова монастыря Митрофану, грешний чернец Иосиф, нищий твой, господине, челом бью.

Коли, господине, был есмь на Москве, ино, господине, государь князь великий, Иван Васильевич всеа Руси, говорил со мною наедине о церковных делех. Да после того почал говорити о новгородских еретикех, да молвил мне так:

«И яз, деи, ведал новогородских еретиков, и ты мя прости в том, а митрополит и владыки простили мя». И аз ему молвил: «Государь! мне тебя как прощати?» И он молвил: «Пожалуй, прости мя!» И яз ему молвил: «Государь! только ся подвигнешь о нынешних еретиках, ино и в прежних тебя Бог простит». Да туто же было мне ему бити челом о том, чтобы государь послал в Великий Новгород, да и в иные городы, да велел бы обыскати еретиков, и князь великий посылал мя на дело.

Да после того, господине, государь князь великий вызвал мя к себе, да почал говорити мне наедине духовные дела. И яз ему начал бити челом, чтобы послал в Великий Новгород, да и в иные городы, да велел бы обыскивати еретиков. И князь великий молвил: «Пригоже тому быти, а и яз, деи, ведал ереси их». Да и сказал ми, которую держал Алексей протопоп ересь, и которую ересь держал Феодор Курицын. «А Иван, деи, Максимов и сноху у мене мою в жидовство свел. А однолично, деи, пошлю по всем городом, да велю обыскивати еретиков, да искоренити».

Да после того, господине, поехал есми с Москвы. А о том ми государю нелзя было бити челом, а что, господине, мне молвил государь: «Митрополит де и владыки простили мя в том». Ино, господине, государю великому князю в том прощении нет пользы, кое словом прощается, а делом не покажет ревности о православной вере христианской, еретиков не велит обыскати. А ведает государь, каково злодейство еретическое, какову хулу глаголали на единородного сына Божия, на Господа нашего Иисуса Христа, и на Пречистую его Матерь, и на все святыа, и каково сквернение чинили над божественными святыми церквами, явши, и пивши, и блудом сквернящеся, да того же дни и обедню служили, а святыа иконы и божественные и животворящиа кресты иныа огнем жгли, а иные зубы кусали, как беснии пси. Ино, господине, тебе о том государю великому князю пригоже, да и должно поминати. Будет государь во многих делех царских прозабыл того дела, ино, господине, ты не забуди, в том деле государя побереги, штобы на него Божий гнев не пришел за то, дв и на всю нашу землю. Занеже, господине, за государское согрешение Бог всю землю казнит.

Да случило ми ся, господине, у великого князя хлеба ести, и он мя призвал, да начал спрашивати: «Како писано, нет ли греха еретиков казнити?» И яз почал ему говорити, что апостол Павел к евреям писал: «Аще кто отвержется закона Моисеева при двою или при трех свидетелях, умирает: колми паче, иже сына Божиа поправ и дух благодати укорив». Да по та места, господине, мне князь великий велел престати говорити…

А коли, господине, бил есми челом великому князю на Москве о том, чтобы послал по городом да еретиков обыскал, и князь великий молвил: «Пошлю, деи, часа того, да того обыщу; а толко, деи, яз не пошлю, да не попекуся о том, ино, деи, кому то зло искоренити?» И яз чаял – тогды ж государь пошлет, ино уже тому другой год от велика дня настал, а он государь не посылывал, а еретиков умножилося по всем городом, а хрестианство православное гинет от их ересей. И только бы государь восхотел их искоренити, ин бы вскоре искоренил, поимав дву или трех еретиков, а оне всех скажут.

А ныне, господине, по тобе то дело лежит, занеже ты государь отец духовный. И ты, господине, подщися вседужно государю подокучити, оставив все дела; занеже Божие дело всех нужнее. А толко, господине, ты о том деле не попечешься, ни донесешь до великого князя, ино, господине, на тобе того Бог взыщлет. Страшно бо есть еже впасти в руце Бога жива! А толко, господине, попечешься всею силою, и ты государя ползуешь, а от господа Бога и Пречистыя Богородицы милость примешь. Да каково, господине, будет о том, государское попечение, и ты бы, господине, ко мне пожаловал отписал, и ячз тобе, господину моему, челом бью».

Во время разговора Иван III выдал Иосифу «которую держал Алексей протопоп ересь и которую держал Феодор Курицын»; он признал, следовательно, их догматические учения ересью и отмежевался от них. Великий князь сознался, что «ведал ереси их» и просил «простить» его. Легко понять, как много значила эта уступка со стороны «державного», который еще недавно «во всем послушаше» Курицына.

В декабре 1504 года в Москве собрался собор, специально посвященный еретикам. Заседаниями его впервые наряду с Иваном III руководил новый «великий князь всея Руси» Василий Иванович. Оба великих князя «с отцом своим с Симеоном митрополитом обыскаша еретиков и повелеша лихих смертною казнью казнити» (46).



«Агония московской ереси – страница истории последних лет правления Ивана III. Но в то время государь был далек от практического управления страной. Вся власть сосредоточивалась в руках княжича Василия, которому в конце 1503 года и завещал престол Иван III. Постепенно сходили со сцены все видные деятели последних десятилетий правления его отца. Вскоре после смерти Софьи Палеолог умерла в январе 1505 года в заточении Елена Волошанка, а в декабре – опальный архиепископ Геннадий. 27 октября 1505 года скончался и сам государь всея Руси Иван Васильевич» (34).

К.В. Базилевич писал в своей работе «Внешняя политика Русского централизованного государства»:

«Именно при Иване III постепенно наметилась та программа активной внешней политики, которая была окончательно завершена лишь к исходу XVIII века.

Ее можно свести к трем основным направлениям: борьба на восточных и южных рубежах с татарскими ханствами, образовавшимися в результате распадения Золотой Орды; борьба на западной границе с Литвой и Польшей с целью воссоединения всех земель Руси, и борьба на северо-западе против агрессивных действий Ливонского ордена и Швеции, которая постепенно переходит в борьбу за приобретение выходов к Балтийскому морю. Очередность и актуальность этих задач изменялись в зависимости от многих обстоятельств, но в целом они определяли общий характер внешней политики России на протяжении около трех столетий» (8).



Сохранилась Духовная грамота Ивана Васильевича III, датированная 1504 годом (полный текст приведен в нашем издании. – А.А.):

«А дети мои Юрьи с братьею дают сыну моему Василью с своих уделов в выходы Ординские, и в Крым, и в Астрахань, и в Казань, и во Царевичев городок, и в иные Цари и во Царевичи, которые будут у сына моего у Василья в земле, и в послы в Татарские, которые придут к Москве, и ко Твери, и к Новугороду к Нижнему, и к Ярославлю, и к Торусе, и к Рязани к Старой и к Перевитску, ко Княж Федоровскому жеребью Рязанского, и во все Татарские проторы в тысячу рублев сын мой Юрьи дает с своего удела со всего и с Кашина восемьдесят рублев и два рубля без гривны; а сын мой Дмитрий дает с своего удела со всего, и с Зубцова и с Опок пятьдесят рублев и восмь рублев с полтиною и семь денег; а сын мой Семен дает со всего удела своего шестьдесят рублев и пять рублев без десяти денег; а сын мой Андрей дает со всего удела со всего, и с Старицы, и с Холмских вотчины с Холму, и с Нового города, и с Олешни, и с Синие, и синых волостей с Тверских, что ему дано, сорок рублев с аполтиною и полчетверты денги; а сын мой Василей дает в туж тысячу рублев с Москвы и со всего Вселикого Княжения Московские земли, и со Твери и со всее Тверские земли, что ему дано, и с Рязани с Старые и с Перевитеска семь сот рублев и полосманадцата рубля и полтретьи денги; а Борисов сын братень Федор Колпи и с Буягорода тридцать рублев и полосма рубля».

Русские историки К.В. Базилевич и Л.В. Черепнин писали:

«При чтении духовной Ивана III остается общее впечатление, что составитель ее пытался уложить политическую действительность начала XVI века в те рамки, которые были намечены завещательными актами прежних московских князей. Составителю не удалось избежать противоречий при попытке сочетать новое со старыми традиционными формулами. Многое из того, что мы находим в духовной 1504 года видоизменяло привычный трафарет завещательных актов московских князей» (96). «Победа единодержавия сказалась в том, что нет в духовной Ивана III речи о разделе отчины по уделам; это не раздел наследия, а наделение членов великокняжеской семьи (дети Ивана III – Василий, Юрий, Дмитрий, Семен, Андрей, Елена, Феодосия, Евдокия – А.А.). Старое семейное право умерло, и выморочный удел целиком идет великому князю. Удельные князья теряют характер участников в княжой политической власти» (7).



Историк В.Д. Назаров писал: «Что оставалось за плечами уходящего государя? Итог его деяний можно определить через напрашивающееся сравнение. В середине 80-х годов началась перестройка всех крепостных сооружений Московского Кремля, его центральной части – государевой резиденции и ряда соборов, перепланировка всего центра города. Через три с небольшим года после смерти Ивана III его наследник въедет в новый дворец, но строительство в Кремле и вокруг него продлится еще не одно десятилетие. Что важно? Принципиально существенно, что главные цели и задачи стройки были определены при Иване III, при нем был выполнен основной объем работ. Точно так же обстоит дело с обществом и государством. И здесь еще многое в социальном и государственно-политическом устройстве страны осталось незавершенным. Многое тут закончат реформы середины XVI века. И тем не менее состоялось главное – был сделан решительный шаг в созидании единого централизованного Российского государства» (42).

Московское княжество сменялось Московским царством, царством сословий и приказов [Прим. 40].